Время жить и время умирать - Страница 47

Он еще раз зашел на Хакенштрассе. Перед домом родителей он остановился. Лунный свет прорвался сквозь облака. Гребер поискал глазами свою записку, зажатую между двумя кирпичами. И вдруг рванул ее к себе. На одном уголке что-то было приписано толстым карандашом. Он вытащил карманный фонарь. «Зайти на главный почтамт, окно 15», — прочел он. Гребер невольно взглянул на свои часы. Нет, слишком поздно; ночью почтамт не работает, и раньше восьми утра ничего не узнаешь. Он сложил записку и спрятал в карман, чтобы завтра предъявить ее. Затем, через весь город, где царила мертвая тишина, отправился к себе в казарму; ему чудилось, что он стал совсем невесом и движется в безвоздушном пространстве, не решаясь из него вырваться.

13

Часть главного почтамта уцелела. Остальное рухнуло и было сожжено. Всюду теснились люди. Греберу пришлось ждать. Наконец он пробрался к окну N15 и показал свое обращение и приписку на нем.

Чиновник вернул ему бумажку.

— Удостоверение личности у вас с собой?

Гребер подсунул под решетку свою солдатскую книжку и отпускной билет. Чиновник внимательно прочел их.

— А что такое? — спросил Гребер. — Какое-нибудь извещение?

Чиновник не ответил. Он встал и ушел куда-то. Гребер ждал и смотрел отсутствующим взглядом на свои документы, которые остались лежать раскрытыми на столе.

Наконец чиновник вернулся, в руках у него была маленькая измятая посылочка. Он еще раз сверил адрес с отпускным билетом Гребера. Затем пододвинул к нему посылку и сказал: — Вот здесь распишитесь.

Гребер узнал почерк матери. Она отправила посылку на номер его полевой почты, а оттуда ее переслали обратно. Он взглянул на адрес отправителя: там еще была указана Хакенштрассе. Он взял посылку и расписался на квитанции.

— А больше ничего не было? — спросил он.

Чиновник вскинул на него глаза. — Значит, по-вашему, мы что-то себе оставили?

— Да нет. Но я подумал, может, вы уже получили новый адрес моих родителей.

— Адреса не у нас. Справьтесь в отделе доставки на дом, второй этаж.

Гребер поднялся по лестнице. Над верхним этажом уцелела лишь половина крыши. Вместо другой голубело небо с облаками и солнцем.

— У нас никакого нового адреса нет, — сказала женщина, сидевшая в окошечке. — Иначе мы направили бы посылку не на Хакенштрассе. Но вы можете спросить у письмоносца вашего района.

— Где он?

Женщина посмотрела на свои часы.

— Сейчас он разносит письма. Зайдите около четырех, вы с ним увидитесь. В четыре разбирают почту.

— А может письмоносец знать адрес, если он вам здесь неизвестен?

— Конечно, нет. Он должен получить его у нас. Но бывает, что люди все же расспрашивают его. Это их успокаивает. Такова человеческая природа. Разве нет?

— Да, вероятно.

Гребер взял посылку и стал спускаться по лестнице. Он взглянул на дату. Посылка была отправлена три недели назад. Она долго шла до передовой, но сюда вернулась быстро. Он отошел в сторону и вскрыл коричневую бумагу. В посылке был зачерствевший сладкий пирог, шерстяные носки, пачка сигарет и письмо от матери. Он прочел его; в нем ни слова не говорилось о каком-либо предполагаемом переезде или о бомбежках. Гребер сунул письмо в карман и постоял еще, чтобы успокоиться. Потом вышел на улицу. Он говорил себе, что скоро придет и письмо с новым адресом, но все же на душе у него стало тяжелее, чем он ожидал.

Он решил отправиться к Биндингу. Может быть, у того есть новости.

— Входи, Эрнст! — крикнул Альфонс. — А мы тут заняты распитием первоклассного вина. Можешь нам подсобить.

Биндинг был не один. На широком диване, как раз под Рубенсом, полулежал эсэсовец в такой позе, словно он на этот диван только что свалился и пока не в силах подняться.

Эсэсовец был тощ, бледен и до того белобрыс, что казалось, у него нет ни ресниц, ни бровей.

— Это Гейни, — сказал Альфонс с некоторым почтением. — Гейни, укротитель змей! А это мой друг Эрнст, он приехал из России в отпуск.

Гейни уже успел порядочно хватить. У него были какие-то белесые глаза и маленький рот.

— Россия! — пробормотал он. — Я тоже там был. Здорово пожили! Не сравнишь со здешней жизнью.

Гребер вопросительно взглянул на Биндинга.

— Гейни уже пропустил бутылочку, — заявил Альфонс. — У него горе. Дом его родителей разбомбили. С семьей ничего не случилось, все были в убежище. Но квартира погибла.

— Четыре комнаты! — прорычал Гейни. — Вся обстановка — новая… Безупречный рояль. Какой звук! Мерзавцы!

— Уж за рояль Гейни отомстит, — сказал Альфонс. — Иди сюда, Эрнст! Что ты будешь пить? Гейни пьет коньяк. Но тут есть еще водка, кюммель и все, что твоей душе угодно.

— Мне ничего не нужно. Я зашел только на минутку — спросить, не узнал ли ты чего-нибудь.

— Пока ничего нового, Эрнст. В окрестностях города твоих родителей нет. Во всяком случае, они нигде не значатся. В деревнях — тоже. Или они уехали и еще не прописались, или их эвакуировали с каким-нибудь эшелоном беженцев. Ты же знаешь, как все это теперь сложно. Ведь эти скоты бомбят всю Германию; нужно время, чтобы опять наладить связь. Пойди сюда, выпей чего-нибудь. Одну рюмочку уж рискни…

— Ладно. Рюмку водки.

— Водка… — опять забормотал Гейни. — Мы хлестали ее бочками… А потом лили в глотку этим скотам и зажигали. Делали из них огнеметы. Ох, ребята, и прыгали же они! Умрешь со смеху…

— Что? — спросил Гребер.

Гейни не ответил. Он смотрел перед собой остекленевшими глазами.

— Огнеметы… — пробормотал он опять. — Замечательная идея…

— О чем он говорит? — обратился Гребер к Биндингу.